– Само собой. Подумай и вечерком брякни Сторожу по этому телефону, я там рядом буду, договоримся о дальнейшем, и о цветах, и о тёще…
– Какой ещё тёще?
– Позвонишь – узнаешь. Давай тогда, двигай первый, а я пока поброжу немножко, посмотрю…
Люди Нестора сидели в машинах, бледные от злобы и стыда.
– Что вы тут, морды, заснули все, что ли?
– Уснёшь… – огрызнулся его адъютант и главный телохранитель, по кличке Стакан. – Сидим, ждём. Вдруг смотрим – у кого на ухе, у кого во лбу – красные зайчики дрожат. На лазерный прицел каждого взяли… Подходят два штымпа, один к нам, другой к сопровождению. «Сидите тихо и ждите шефа», – говорит. Ну и второй так же… Выгрузили обоймы из стволов у каждого и вернули врозь. Они отвалили, а мы сидим, смотрим, как ты с каким-то хмырём базаришь… Минуту назад зайчики ушли, а ты пришёл… – Стакан хотел было дополнить, что прижали их явно по наводке и что никто из них до последнего часа маршрута не знал, кроме Нестора и него, а он-то никому ничего не говорил… Но решил смолчать, Нестор не дурак, сам допрёт… – А что за хмырь с тобою был?…
Нестор сердито посопел-посопел, помолчал-помолчал, но потом решил произвести впечатление на своих молодцов:
– Кромешник.…За дорогой следи, морда, чуть бордюр не снёс!… – Впечатление было произведено, стыд и унижение у слушателей как рукой смыло.
– И… как?
– Добазарились кое о чем. Мы с ним старые, как говорится, знакомые…
Муртез и Бонс расплатились и ушли, а Нестор, тряся зажатыми в кулачищах ножом и вилкой, гудел в собеседника басовитым шёпотом:
– …Я тебе отвечаю за каждое слово! Помнишь, я тебе про «Трюм» рассказывал и про своего племяша? Так вот это он был… Почти двадцать лет прошло, а он не изменился на морду. Я ведь его тогда хорошо запомнил!
– Ой, Нестор, грузишь ты мне, зачем – не знаю. Ну и как, ты ему напомнил тот случай?
– Нет. Да пойми ты, Арнольд, что мне тебе врать? Он, между прочим, Дядю Джеймса знал, когда тот ещё пацанёнком был. Он его знал! И Патрика, и остальных. А где, говорит, сволочь Зелёный-то лежит? Я так думаю, что он его и закопал туда. И Дудю тоже.
– А на чью заступу он намекал, что за паренёк такой?
– Ну, наверное, Гек-Малёк, из урковых, Дудей где-то подобранный. Уж не знаю, как он был с Кромешником повязан, но когда Малька стала вся псарня по городу искать, я сразу Дудю предупредил. Через час-другой – хлоп – все покойники: Джеймс, Патрик, Франк… И Тобика – помнишь его? – заодно прибрали. И Малёк сгинул. Вот так-то.
Я ему после кладбища в тот же вечер позвонил, да потом встречались всем кагалом, с ним, со Сторожем… Я давно хотел с тобою переговорить, да видишь – все такие занятые, что ты, что я… Короче говоря: вошёл я в общак пятью процентами. Круто, да что поделаешь, зато сразу легче стало – и со стрельбой, и с делами, и с гревом на «Пентагон». Он мне накернил жирный кус от лотереи по всему району, на лёгкие зузы дал наводку, а в мои дела не суётся.
– Как же не суётся, а проценты кто считает?
– Я и считаю. Он сказал, что на доверии, но если узнает «вольт» – предъявит ребром. Пока все тихо и по понятиям.
– А как… эти дела, с «угольком»?…
– Отрубили. Грабить их можно, торговать нельзя. Да и хрен с ними, по правде говоря; люди ненадёжными становятся: либо сами подсаживаются, либо курвятся в лягавке перед расстрельными перспективами, либо на сторону кренятся, в расчёте на колумбийские бабки… Либо все вместе. Да денег меньше не стало, скорее больше: плюс лотерея, плюс без прежней пальбы… С профсоюзами хороший бакшиш корячится – регулярный, не хапок. Жить можно… Только…
– Что?
– Да ерунда, ничего. Все нормально. И тебе при случае советую. – Нестор хотел сказать, да передумал, о том, что теперь фиговым листком отлетела утешительная мечта: завязать в любой момент и жить припеваючи в ладах с законом. Но слов подходящих не нашёл, и на покой ещё рановато вроде как… А дальше – видно будет.
– Нет, я погожу, пока гром не грянет.
– Твоё дело. Допивай, я остаток разолью. Ну, кореш мой старый, за Дудю и Малька предлагаю. Светлая им память!…
А через месяц пришёл черёд и Подкидыша. Тот решил проведать коллегу и заманить его на «холостяцкий» ужин. Опасаться в настоящее время и тем паче в дружественных краях ему было особенно нечего, и маленькая охрана – три человека, включая водилу, – осталась внизу, в бронированном «додже», а он, как был без пальто, встал перед телекамерой у входа, забежал в дверь, поднялся в приёмную кабинета Нестора, на второй этаж, куда его всегда беспрепятственно пускали. Но в приёмной неожиданно его тормознул Очкарик, «секретарь» Нестора, из постоянной охраны.
– Извините, господин Арнольд, шеф занят.
– Что значит – занят? Я на секунду, всего делов… – Подкидыш не терпел, когда мелкая сошка пересекает ему дорогу, и довольно грубо пихнул Очкарика в сторону. Очкарик отвечать не стал, естественно, вывернулся и всем корпусом вновь перегородил ему путь. Он повысил голос, в надежде, что его услышат через двойные двери:
– Я же сказал, он занят, господин Арнольд! Очень занят!
Но Подкидыш, начиная что-то понимать, среагировал не на голос Очкарика, а на щелчок затвора. Он обернулся и увидел незнакомого парня с пистолет-пулемётом, деликатно направленным в потолок. Трое знакомых Подкидышу несторовских охранников, сидящих в прихожей, безучастно молчали, не вмешиваясь в происходящее.
Зашуршал старомодный селектор на столе у Очкарика:
– Вик, что там за ор? Что молчишь?
Очкарик, вместо того чтобы зайти в кабинет, обогнул Подкидыша и подбежал к селектору:
– Господин Арнольд прибыл и хочет войти. А вы сказали, чтобы я ник…
– Арнольд! Сукин же ты сын! Сказано – занят я очень! – заорал селектор голосом Нестора. – Уматывай по-хорошему, к чёртовой матери, не до тебя сей… Он осёкся, и сквозь хрипы и шорохи работающего селектора вроде бы послышалась чья-то речь. Голос Нестора ушёл вдаль: «бу-бу-бу… Подкидыш…» Потом опять невнятный собеседник, и уже почти нормальным тоном Нестор:
– Арнольд, зайди сюда… Тут с тобой поговорить хотят…
Подкидыш вдруг все понял, он, демонстративно не обращая внимания на человека с поднятым стволом, повернул лицо к Очкарику и вопросительно подмигнул. Тот, зла не помня (Подкидыш все-таки не вредный мужик), отклонился так, чтобы корпус Подкидыша заслонял его голову от взглядов пришельца, и подтвердил, проартикулировал ртом и губами:
– «о…ме…ни…» – Кромешник!
Подкидыш глубоко вдохнул ноздрями, сорвал с носа тёмные понтовые очки, нервно пихнул их в карман шёлкового пиджака, поутюжил ладонями волосы над ушами и твёрдой рукой открыл дверь в кабинет…
Гек, после расставания с Орой, глушил тоску и одиночество в череде нескончаемых дел: бабилонские проблемы, библиотека, ночные компьютерные запои в обществе Фанта, приобщившего шефа к прелестям Интернета и хакерского искусства, и разъезды.
Гек неутомимо рыскал по всей стране, участвовал в сходняках и организовывал их сам, откинув привычную осторожность, лично посещал крупные и средние правильные зоны, где на свиданиях с паханами и зырковыми делился с ними частью смутных своих подозрений и угрозами и уговорами подталкивал их к новым решениям. Хранители общаков в зонах и на воле первыми ощутили новый курс: вдвое, втрое возросли траты на подмазку правоохранительных структур. Цепляли всех, кто на нижних и средних этажах лягавской иерархии мог хоть как-то влиять на оперативное управление зонами и военизированными формированиями, но Геку все казалось мало. С его подачи по газетам и некоторым передачам прокатилась волна липовых «разоблачений», в которых то один, то другой, чаще покойный, чужой и сравнительно малозначащий уголовный лидер представал перед обывателями в качестве всемогущего преступного императора страны. Даже обыватели постепенно переставали принимать эти сенсации всерьёз. (Бонс, получивший за это изрядную нахлобучку лично от Доффера, верхним чутьём подозревал причины неожиданного «спонтанного» противодействия, но концов найти не мог, ибо тоже был связан абсолютной секретностью своей миссии.)
«Путешествуя» по стране, Гек выполнил давно намеченное: побывал в Новых Андах в гостях у Красного, одного из своих первых сподвижников, и не пожалел об этом.
Заповедное захолустье принадлежало, казалось, другому царству-государству: иные обычаи, странный говор, непривычные одежды и манеры – все здесь дышало дремучей самобытностью. Здесь прокурору ничего не стоило благословить брак своей дочери и сына местного уголовного делавара, неграмотность не служила препятствием в приёме на работу, а безнаказанно курить на улице могли только те из женщин, чья профессия была ещё аморальнее подобного бесстыдства. Рыночный полицейский после дежурства возвращался в отделение, нагруженный тушками кур, апельсинами, деревянными плошками, и на всем пути, от рынка до отделения, от отделения до дома, не было человека, который, увидев, счёл бы это чем-то ненормальным и неприличным.
